МОСКОВСКАЯ КОЛЛЕГИЯ АДВОКАТОВ
119049, Москва, ул. Большая Якиманка дом 35 стр. 1
тел. +7(495)728-36-44
Email

АГЕНТЫ ФРАНЦУЗСКОГО ИМПЕРИАЛИЗМА И «ТОРГПРОМА»
ПЕРЕД ПРОЛЕТАРСКИМ СУДОМ.

ДЕЛО «ПРОМЫШЛЕННОЙ ПАРТИИ».

…что крах экономический, а затем и политический крах советской власти неизбежен.

Крыленко. А вы как думали?
Подсуд. Рамзин. К этому времени, с вхождением в контакт с антисоветскими инженерными кругами, у мена тоже начали уже зарождаться довольно большие сомнения о правильности той политики, которая велась после конца нэпа, после перехода к реконструктивному периоду, так что в этом отношении у меня внутренняя почва для таких разговоров была подготовлена. Эта почва затем в значительной степени была укреплена теми разговорами, о которых я сообщал, с отдельными видными экономистами и руководящими инженерами, при чем в этих кругах определенно крепло убеждение, что крах неизбежен из-за экономических оснований и что он может носить чисто-стихийный характер. Среди разговоров, которые дальше неоднократно велись на подобную тему, мне сообщали, что из эмигрантских и заграничных кругов имеются сведения, что падение советской власти будет ускорено вмешательством извне.

Крыленко. Это уже относится к другому моменту, — пока на этом и остановимся. Получается такое впечатление, что сначала был лишь идейный контакт с руководящим составом инженеров, затем вы пошли к ним, они к вам и случайно встретились в Госплане на предмет свержения советской власти, а, то, что вы получили от советской власти, все ваши идеологические моменты, сразу полетели вверх тормашками?
Подсуд. Рамзин. Контакт между инженерными и антисоветскими кругами занимал довольно длительный период — вторую половину 1926 г. и начало 1927 года. Я здесь рассказал о тех совещаниях, на которых мне определенно сообщали о существовании специальной нелегальной инженерной организации.


        «КОНТАКТ» ПРИВЕЛ РАМЗИНА В «ИНЖЕНЕРНЫЙ ЦЕНТР».
Антонов-Саратовский. Этот период длился полгода?
Подсуд. Рамзин. Я вступил в «Инженерный центр» в 1927г., т.-е. через год. Почва у меня значительно подготовлялась теми изменениями и переломами политики советской власти, которые имели место в начало 1927г. в реконструктивный период, т.-е. к концу нэпа.
Крыленко. В период 1918-19 и 1920 гг., когда вы стояли на советской платформе, вы вопросами политики занимались?
Подсуд. Рамзин. В период 1917- 1920 гг. я не стоял на советской платформе. В самом начале Октябрьской революции я не стоял на советской платформе, как и большинство тогдашних инженеров и большинство интеллигенции. Я в то время находился в группе Кирша с меньшевистскими настроениями, и поэтому Октябрьскую революцию я встретил, как большинство технической интеллигенции.
Крыленко. Может быть, можно так постановить вопрос, что вы уже с самого начала революции приняли ее так, как принимало большинство интеллигенции, т.-е. отрицательно и с отрицательной позицией по отношению к советскому правительству пошли на работу в советские органы?


        ГРУППА ПРОФ. КИРША.
Подсуд. Рамзин. Здесь я упустил этот первый период, думая, что он вас не интересует. Перед моим вступлением в «Инженерный центр» были два периода. Первый период непосредственно после Октябрьской революции. Это был период моего отрицательного отношения к Октябрьской революции. У меня было то же самое настроение, как и у большинства технической интеллигенции и интеллигенции вообще, при чем в этот период я был достаточно последователен и до 1920г. я не шел работать ни в какие советские органы. В это время группа Кирша стояла на той позиции, чтобы не итти в советские органы, и поэтому мы шли на работу в общественные организации.
Крыленко. Группа Кирша — группа технической молодежи?
Подсуд. Рамзин. Это — группа сцециалистов-тепловиков, которые раньше работали с Киршем по вопросам теплоснабжения, в бытность его уполномоченным по теплоснабжению. После Октябрьской революции. Кирш пытался продолжать работу по теплоснабжению, но в первый же месяц выяснилась невозможность работы, и тогда сотрудники и друзья Кирша, собравшись, решили не принимать, участия в работе советских органов и советских учреждений и пошли в общественные инженерные организации, потому что технические общества и есть общественные инженерные организации.
Крыленко. И вы в этой группе были?
Подсудимый Рамзин. Да, мы были в Политехническом обществе.
Крыленко. Можно еще установить: с момента Октябрьской революции вы состояли в группе молодежи или лиц, группировавшихся вокруг Кирша и считавших своей тактической линией отказ или прямой саботаж советской государственной службы?


      ОТ САБОТАЖА — К РАБОТЕ С СОВЕТСКОЙ ВЛАСТЬЮ.
Подсудимый Рамзин. Совершенно верно. В этом отношении мы держались последовательной тактики, и, несмотря на чрезвычайно тяжелые условия жизни в технических учреждениях, которые не были связаны с государственными учреждениями в смысле пайка, все-таки мы продолжали держаться этой тактики невхождения в советские учреждения. После смерти Кирша, в 1919 году, основным толчком, который заставил меня пойти на работу в советское учреждение, этот толчок был дан комиссией по теплофикации России. В этом отношении огромную роль играл Г.М. Кржижановский, с которым а был знаком давно. Эта развернутая идея теплофикации России увлекла широкие круги инженеров своей красотой, широким размахом идеи. И я, как и все инженеры и технари, был увлечен этой идеей и пошел работать в эту комиссию по теплофикации.
Крыленко. Без вредительской задней мысли?
Подсудимый Рамзин. Да, без всякой вредительской задней мысли. 1920 год являлся переходным годом от периода общественной работы вне советских учреждений к периоду работы в советских учреждениях, т.-е. работы в комиссии по теплофикации России, еще раньше работал в тепловом комитете и в тот момент, вернее весь тепловой комитет работал в этой плоскости ГОЭЛРО, комиссии по теплофикации России. И 1920 год был подготовительным годом для вступления на государственную службу. С 1921г. начинается перелом в советской политике в связи с переходом, к нэпу, т.-е. создалась такая атмосфера, которая мне и другим дала возможность пойти на службу в советские учреждения. При вступлении в Госллан наша группа даже специально договаривалась относительно принципиальной позиции, которую она может занять в этой работе. Мы указали, что принцип военного коммунизма для нас неприемлем. И если он будет проводиться в жизнь, то мы не сможем работать в Госплане.
Крыленко. Какой принцип?
Подсудимый Рамзин. Когда мне и той группе, которая со мной работала, предложили работать в 1921г., то наша группа заявила, что мы можем пойти на работу лишь в том случае, если не будет продолжаться политика военного коммунизма, которую наша груша считала абсолютно неприемлемой.
Председатель. Кому вы это заявляли?
Подсудимый Рамзин. Главным образом Кржижановскому. Это было продолжение той связи, которая у нас установилась по ГОЭЛРО. Здесь произошел незаметный переход от работы ГОЭЛРО к работе Госплана. Работа эта совпала с переходом к нэпу, с переходом на изменившиеся позиции. Кржижановский нас предупредил о том, что мы можем быть совершенно свободны в своих соображениях. Он нам сказал, что мы не гарантируем того, что все будет принято, что вы предложите, но мы гарантируем то, что мы вас выслушаем. На таких условиях я и другие мои товарищи по группе пошли на работу в Госплан.
Крыленко. Здесь можно подчеркнуть два момента: сначала вы были в группе, принципиально стоявшей на саботажнических позициях по отношению к советской власти, и второй момент, когда вы сговорились на определенных условиях работать. Одним словом, вы свою политическую оппозиционность и свою политическую оформленность сохранили.
Председатель. Еще один вопрос до того, как вы перейдете к госплановскому периоду. Вы говорили здесь о том периоде, когда вы примыкали с группе, выразившей отрицательное отношение к Октябрьской революции. Какие корни питала это отрицательное отношение к Октябрьской революции, в чем они заключались?
Подсудимый Рамзин. Корни заключались в том, что вся группа проф. Кирша стояла примерно на меньшевистских позициях.
Председатель. А вы лично не были ли членом партии?
Подсудимый Рамзин. Я членом партии не был, но идеологически я примыкал к тем позициям, на которых стоял Кирш — к меньшевистско-эсеровским политическим установкам.


        «ЧЛЕН РСДРП — В ПРОШЛОМ».
Председатель. Почему вы в анкете на вопрос о вашей партийности в прошлом указали, что вы были в прошлом членом РСДРП?
Подсудимый Рамзин. Это имело место, когда я был студентом.
В 1907 фракцию РСДРП и затем в течение примерно года или может полутора-я точно не могу вспомнить-я был помощником секретаря Московского комитета большевистской партии. Я работал одно время с П.А. Богдановым, теперешним председателем Амторга. Он был секретарем, а я был помощником и исполнял главным образом технические поручения. После, провала комитета в 1908 г. и после моего возвращения после каникул в Москву связь эта была нарушена. С этого момента я стал усиленно заниматься научно-технической работой и отошел от партийной работы, от политической работы. Так что между 1908 и 1917 гг., почти в течение 10 лет, я не имел близкой связи с политическими партиями, с политическими кругами.
Председатель. Но ваша внутренняя работа шла. Ваше политическое и идеологическое оформление продолжало, очевидно, развиваться. В каком направлении?
Подсуд. Рамзин. Оно развивалось в умеренном направлении.
Председатель. А затем оно перешло к направлению меньшевистского-эсеровского типа. Будучи социал-демократом-большевиком, вы, порвав с большевистскими организациями, продолжали свое политическое развитие в направлении все большего и большего отхода от большевизма, и пришли к меньшевизму. На почве меньшевизма вы усвоили уже отрицательное отношение к Октябрьской революции?
Подсуд. Рамзин. Тот период, в который я стал усиленно заниматься научной работой, я вообще отошел от политических интересов, т.-е. это был период индивидуального отношения. Попав в группу Кирша с ярко выраженной меньшевистской установкой…
Председатель. Кирш был меньшевиком?
Подсуд. Рамзин. Меньшевиком, довольно убежденным меньшевиком. Поэтому я, как молодой инженер, ученик его, естественно подчинился морально этим установкам и встретил Октябрьскую революцию на меньшевистско-эсеровской платформе.


        О ЧЕМ РАМЗИН «ЗАБЫЛ» УПОМЯНУТЬ.
Крыленко. Активного участия в политической работе до 1920 г. не принимала, в прямой борьбе против советской власти участвовали или не участвовали?
Подсуд. Рамзин. Нет, в 1917г. прямой борьбы против соввласти я не вел, но в момент обстрела городской думы я там находился. Я считал своим долгом сидеть там, где сидела городская управа, потому что я лично, не будучи членом управы, не ведя топливное хозяйство Москвы, обладал правами члена управы. Я считал своим моральным долгом там быть, но активного участия не принимал. Я высидел весь обстрел городской думы, Кремля, Александровского училища — до самого последнего момента.
Крыленко. Значит были в рядах прямых врагов?
Подсуд. Рамзин. Территориально — да.
Крыленко. Территориально, а идеологически — нет?
Подсуд. Рамзин. Активного участия я не принимал.
Крыленко. Не дрались с винтовкой?
Подсуд. Рамзин. Вообще активной помощи не оказывал.
Крыленко. Только сидели?
Подсуд. Рамзин. Я находился в здании думы, считая позорным и невозможным уйти в этот момент.
Председатель. Сидя в думе, вы там что-нибудь делали?
Подсуд. Рамзин. Сидевшие там вообще мало делали, кроме военных руководителей.
Председатель. Вы с ними находились в связи?
Подсудимый Рамзин. Нет, с военными руководителями не находился в связи. Но с членами городской управы находился и информации получал.
Крыленко. А поручений не принимали?
Подсудимый Рамзин. Я никуда не выходил, так что не мог принимать.


        НА СОВЕТСКОЙ РАБОТЕ.
Крыленко. Пойдем дальше, значит вы начали работать в 1921 г. в Госплане?
Подсудимый Рамзин. Да.
Крыленко. Ваше отношение к инженерству — они видели в вас своего человека?
Подсудимый Рамзин. Наоборот, с 1921 г., именно с момента поступления на активную советскую работу я с момента организации Теплотехнического института, у меня чрезвычайно обострились отношения с инженерством. Пока я находился в Политехническом обществе, на саботажной работе, — отношения была мирные. Но они обострились после перехода моего в Госплан, что совпало с началом организации также Теплотехнического института. Эта был период порчи отношений с инженерством. С 1921г. до половины 1926г, мои отношения с инженерством были самые острые.
Крыленко. Может быть, на почве вашего участия в советской работе?
Подсудимый Рамзин. Это было следствием того, что я стал, как меня называли, инженером-«большевиком», «коммунистом», что я стал советским работником, что я строю советский Теплотехнический институт, что я позорю имя Кирша, имя, которое я осмелился повесить на советском учреждении.
Крыленко. На почве того, что вы чуть ли не стали большевиком, на политической почве?
Подсудимый Рамзин. На почве того, что я начал активно и добросовестно работать в советском учреждении и по своим взглядам в убеждении работал честно, целиком стоял на советской платформе. Никаких антисоветских настроений в этот момент у меня не было.
Крыленко. Чем же тогда об’яснить, что затем, после того как вы заняли советскую платформу, в результате переговоров, через определенный промежуток времени, вы снова перешли на антисоветскую платформу?
Подсудимый Рамзин. Я вам указывал уже, что одним из толчков к этому было идеологическое и моральное давление всей инженерной массы, которое я на себе всё время испытывал и которое выражалось не только в мирном давлении, но и в достаточно враждебной травле. Это один повод. Второй повод — это было то, что к началу 1927 года, после перехода к социалистическому наступлению, после резкого нового изменения политики советской власти у меня тоже самое начало слагаться твердое убеждение в гибельности этой политики, ее неправильности и необходимости борьбы с этой политикой, при чем это убеждение складывалось и внутри и под влиянием тех действий извне, о которых я вам сейчас говорил. Так что главным толчком, помимо идеологического и морального давления инженерной среды, было мое внутреннее убежденосте, которое постепенно сложилось благодаря изменению политики советской власти, в том, что эта политика неправильна, что эта политика ведет страну к экономическим кризисам, крахам и т.д. При чем это убеждение в значительной степени поддерживалось также и той фракционной борьбой, которая в это время уже началась. Так что главным поводом для вступления или вернее, главной почвой для моего вступления в такую подпольную инженерную организацию были сложившиеся уже к тому времени, к весне 1927г., убеждения в неправильности той экономической политики, которая велась советской властью.


        НУЖНО РАСШИФРОВАТЬ.
Антонов-Саратовский. Мне несовсем ясен ход вашей мысли: значит, в 1917 г. вы были меньшевиком?
Подсудимый Рамзин. То-есть я не был формально меньшевиком.
Антонов-Саратовский. Но разделяли точку зрения меньшевиков?
Подсудимый Рамзин. Да.
Антонов-Саратовский. Затем в 1920- 21 г., когда советская власть перешла к нэпу, вы считали приемлемым для себя вступить в работу?
Подсудимый Рамзин. Да.
Антонов-Саратовский. Когда советская власть перешла ко второй стадии нэпа, вы уже считали возможным работать? Как вы нэп понимали — как сдачу советской властью своих позиций, как переход на капиталистические рельсы, или по-иному как-нибудь?
Подсудимый Рамзин. Нэп мною и подавляющей частью прежнего инженерства был понят как начало перерождения советской власти, как постепенный переход на позиции государственного капитализма. Вот каким образом понимало большинство этот нэп. Так же понимал и я.
Антонов-Саратовский. Значит никаких изменений с 1917г. в вашей политической установке, собственно говоря, не было. В 1917г. вы были против советской власти, против военного коммунизма, а когда вам показалось, что советская власть принимает политику которая приведет ее к перерождению, приведет ее к капиталистическим рельсам, вы считали возможным помогать этому перерождению советской власти?
Подсудимый Рамзин. Да, это правильно, пожалуй, отчасти, потому что известный сдвиг в психологии имелся.
Антонов-Саратовский. Какой же сдвиг имелся в вашей психологии, и вообще каково было ваше миросозерцание?
Подсудимый Рамзин. В 1917г. для меня весь советский строй, основные установки его казались совершенно неприемлемыми. К этому же времени уже значительная часть установок коммунистической партии и советского строя для меня являлась приемлемой.
Антонов-Саратовский. При понимании нэпа тащим образом, как вы говорили?
Подсудимый Рамзин. Да, но нэп далеко не все в этом случае.
Антонов-Саратовский. Ну, а как вы мыслите?
Подсудимый Рамзин. В 1917г. я и вся инженерная группа, все мы стояли за объявление прямого, тайного, равного и т.д. голосования, свободы слова, печати, собраний, союзов.
Антонов-Саратовский. А определение революции? Какая революция в данном случае принималась — буржуазная революция или же социалистическая революция? Этот кардинальный вопрос вы как-нибудь себе задавали, кроме свободы слова, печати и т.д.?
Подсудимый Рамзин. В 1917г. в инженерных кругах и технических группах…
Антонов-Саратовский. Меня интересует ваш взгляд.
Подсудимый Рамзин. …была уверенность, что это — «кратковременный переворот, который так или иначе должен скоро закончиться переходом на другие позиции.
Антонов-Саратовский. Какие другие?
Подсудимый Рамзин. Для меня лично были совершенно приемлемы позиции государственного капитализма.
Прокурор Фридберг. Как это произошло, скажите: вы здесь передавали, что разговор между Пальчинским, Рабиновичем был с вами и Ларичевым?
Подсудимый Рамзин. Да.
Фридберг. Ведь в то время вы, по вашим словам, были известны как сторонник советской власти. Я задаю этот вопрос к ;тому разговору, который имел место в четверке между Пальчинским и Рабиновичем, с одной стороны, и Ларичевым и вами — с другой стороны. Вы тогда считались сторонником советской власти и инженерство было вами недовольно.
Подсудимый Рамзин. Нет, вы меня не поняли.
Фридберг. Вы сказали, что иженерство было вами недовольно и называло вас чуть ли не большевиком.
Подсудимый Рамзин. Нет, вы меня не поняли. Начиная с 1921г., после перехода на работу в Госплан, в советское учреждение, и до середины 1926г. я целиком находился на платформе советской власти, Во второй половине 1926г. уже начался известный сдвиг, именно начался период сближения с антисоветскими группами.
Прокурор Фридберг. Откуда Пальчинскому и Рабиновичу стало известно о вашем сдвиге? Как это получилось, что вот эта беседа четырех оказалась беседой четырех вредителей? Ведь теперь ясно, что это беседа четырех крупнейших вредителей — и Пальчинского, и Рабиновича, и Ларичева, и Рамзина.
Подсудимый Рамзин. Я с Пальчинским вел не одну беседу, а целый ряд бесед. Точно так же, как и с Рабиновичем я встречался чрезвычайно часто в это время. Указываю на этот разговор, как на конечный этап всех предыдущих отношений, всего пути, который я прошел.
Прокурор Фридберг. Так что ваш отход был настолько виден, что уже контрреволюционеры желают с вами соединиться?
Подсудимый Рамзин. В течение 1924г. у меня многократно были разговоры со многими инженерами, вначале с Пальчинским, Рабиновичем. Мы говорили относительно той неправильной политики, которая проводится. Я выражал недовольство этой политикой, соответствующий прогноз для будущего.
Прокурор Фридберг. Значит, не они были инициаторами, а вы сами подходили к ним?
Подсудимый Рамзин. Нет, вернее будет формулировать так, как и я формулировал вначале, — взаимное движение друг к другу. Я пошел к ним, они пошли навстречу ко мне.
Крыленко. Движение обоюдное, и все старые споры и разногласия были забыты?
Подсудимый Рамзин. Да.
Фридберг. И на какой почве вы сошлись окончательно?
Подсудимый Рамзин. В основной оценке политики советской власти в начале 1927г., т.-е. оценке этой политики, как гибельной для страны и неизбежно ведущей к катастрофе или кризису народного хозяйства. И второй практический вывод, который делался, что необходимо с этой политикой так или иначе бороться. Затем третье соображение, о котором я говорил раньше, — это обычная пропаганда, которую вел Пальчинский, что в современном государстве руководящая роль в управлении страны должна принадлежать инженерству, что инженерство должно, как таковое, бороться за ту роль, которая ему по праву принадлежит в современном государстве. Вот те основные позиции, на которых мы сошлись и на которых мы сговорились.
Председатель. Как же это увязать с вопросом об электрификации, о больших планах и с вашим энтузиазмом, как инженера, который якобы овладел вами, когда Г.М. Кржижановский начал привлекать вас к этой грандиозной работе по социалистическому строительству? Как примирить это? Вы все больше принимаете позиции Кирша, принимаете позиции меньшевиков и эсеров, противников советской власти, и в то же самое время вы говорили несколько минут назад о том, что когда Кржижановский начал привлекать вас к большой работе по переустройству народного хозяйства, по электрификации, вами овладел энтузиазм как строителем, как техником? Как примирить эти обстоятельства?
Подсудимый Рамзин. Примирить их чрезвычайно легко. Те взгляды, которые у меня сложились к концу 1927г., когда мы считали что развитие народного хозяйства, в том числе электрификация, — это правильный путь.
С этого и началось, что мы считали, что перемена политики советской власти, переход к социалистическому наступлению мешает планомерному, быстрому и рациональному развертыванию производственных сил в стране.
Крыленко. Это было в начале 1927 г.?
Подсудимый Рамзин. Да.


        МОНАРХИСТ-АНАРХИСТ.
Крыленко. Вот вы в своих показаниях говорите, что Пальчинский был монархистом. Так?
Подсудимый Рамзин. По-моему, был монархистом.
Крыленко. Но вы не знаете, что когда-то он называл себя анархистом?
Подсудимый Рамзин. И анархистом он когда-то называл себя.
Крыленко. А он не рассказывал, что как анархист он играл известную роль в Октябрьском перевороте в смысле прямой вооруженной борьбы с большевизмом?
Подсудимый Рамзин. Нет, не рассказывал.
Крыленко. А о монархических взглядах он говорил?
Подсудимый Рамзин. Этот вопрос мог выясниться при обсуждении программы «Промпартии».
Антонов-Саратовский. А когда вы совещались?
Подсудимый Рамзин. Специального разговора об этом не было. Та платформа, которая об’единила инженеров, была платформой, сводящейся к тому, что политика советской власти неправильная, гибельная. Это — во-первых. Во-вторых, что с этой политикой необходимо бороться. В-третьих, что необходимо инженерам завоевывать себе положение.
Крыленко. Это теория Пальчинского, что инженерству должна принадлежать вся индустрия, все — фабрики, машины и т.д.?
Подсудимый Рамзин. Пальчинский развивал эту идею, но и помимо него развивали эту идею и другие.


        КОЕ-ЧТО О ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ.
Крыленко. Вы упомянули о платформе и о других теоретиках. Кого из теоретиков вы имели в виду, кроме Платона?
Подсудимый Рамзин. Большим успехом пользовалась, кажется, книжка Баллод.
Крыленко. А суть этой теории?
Подсудимый Рамзин. Суть сводилась к рациональному использованию всех сил народного хозяйства путем рационального подхода к построению жизни, что возможно осуществлять только при наличии соответствующих инженерно-теоретических знаний и подготовки. Основной вывод, который можно было сделать из этой книжки, сводился к тому, что управлять могут только техники и инженеры.
Крыленко. Политической жизнью страны должны управлять?
Подсудимый Рамзин. Экономической.
Крыленко. А политической?
Подсудимый Рамзин. Поскольку политика тесно связана с экономикой, — и политической.
Крыленко. А вы не знаете такого построения, что технике должно принадлежать руководство и что с этой точки зрения парламентаризм должен быть изжит?
Подсудимый Рамзин. Сейчас не вспоминаю.
Крыленко. Эта обработка вас Пальчинским долго продолжалась?
Подсудимый Рамзин. Около года, с половины 1926г. до весны 1927г. Я считаю моментом моего вступления в организацию мое участие в первом разговоре.
Крыленко. Вы всерьез принимали возможность в условиях капиталистического строя и классовой борьбы такого метода управления СССР? Вы, как бывший большевик, бывший меньшевик, человек, который азбуку марксистской трактовки государственной и общественной жизни понимает, вы всерьез понимали возможность такого построения государственного управления и государственной жизни, где политическое и экономическое управление будет принадлежать инженерству по этим техническим признакам?
Подсудимый Рамзин. Я не мог целиком и полностью считать, что вожделения инженерства будут выполнены на все 100 проц. Но совершенно бесспорно было для большинства инженеров, и в том числе меня, что в случае такого переворота, перехода на рельсы буржуазно-демократической республики инженерство должно быть привлечено к руководящей головке для управления экономической и политической жизнью страны, так как среди них был целый ряд крупных инженеров, которые и раньше принимали соответствующее участие в управлении технической и экономической жизнью страны.
Крыленко. Вопросы экономического управления — это одно, а вопросы управления политической жизнью и политикой стран — другое. Вы всерьез могли допустить в условиях капиталистического порядка, классовой борьбы такой метод государственного управления, при котором политическое руководство принадлежало лицам, подобранным по техническому признаку, — инженерам?
Подсудимый Рамзин. Конечно, нет.
Крыленко. Согласитесь, может быть, со мной, что только те инженеры, которые ни аза в области политики не смыслят и не понимают, только те могут пойти на такое обещание?
Подсудимый Рамзин. Несомненно, это был прием чисто агитационного характера, пропагандирование идеи, это был агитационный прием для широких масс инженерства. Я не мог принимать это за чистую монету.
Крыленко. На вас этот аргумент не действовал?
Подсудимый Рамзин. Для меня это не могло служить приманкой, так как в составе первого правительства я портфеля и места не получил.
Крыленко. Не получили сегодня, могли предполагать, что получите завтра, не в этом дело. Можно констатировать, что этот момент в отношении вас отпадает. Какие же другие моменты конкретно выдвинули вас в политическую руководящую группу? Не забудьте, что в 1927г. вы получили ответственное поручение в вашу поездку за границу.
Подсудимый Рамзин. Это было в конце 1927г.
Крыленко. Да, в конце 1927г. Что вас так выделило, что вас один год обрабатывали, а потом сразу пустили в качестве махового колеса?

(Продолжение в след. номере).

        ВЧЕРА НА ПРОЦЕССЕ.
Последние два заседания показали, что подсудимые, «вступившие, по их словам, на путь полного признания со всеми вытекающими отсюда последствиями», неспособны выдержать огня перекрестного допроса. Они не только прикрашивают свои биографии, не только пытаются скрыть и замолчать неудобные для них моменты из близкого и далекого прошлого, — они, как мелкие жулики, попавшиеся с поличным, увиливают от прямых ответов, ищут прикрытия за спинами умерших своих соратников, заметают следы, и прокурору приходится долго и упорно биться над расшифровкой сбивчивых и туманных объяснений.
Вот перед судом стоит подсудимый — профессор ЧАРНОВСКИЙ. Он кратко рассказывает свою биографию. Чарновский говорит, что он был всегда вне политики, ни к какой партии не принадлежал, Февральскую революцию встретил с некоторой «тревогой», а Октябрьскую — с чувством «недоброжелательности».
Вот и все. Коротко и довольно гладко.
Но тут вмешивается т. Крыленко.
— А вопрос о самодержавии вас не интересовал?
Оказывается, что Марковский, «хотя и не стоял за самодержавие как таковое, но примирялся с ним».
— Оно мне не мешало, — соглашается он с выводом т. Крыленко.
Так он должен был признать, что Октябрьскую революцию встретил скорее враждебно, чем просто недоброжелательно.
В первые годы советской власти Чарновский попал на работу в Центросоюз, а с 1920г. попал в НТО. В 1921г. он уже был председателем Центрального научно-технического совета.
Попав с 1921г. в НТО, Чарновский с тех пор и до последнего времени сохраняет практическую связь с вопросами металлообработки и машиностроения, что и выдвинуло его затем, как руководящего вредителя в этой отраслевой группе. Ближайшими соратниками и сотрудниками Чарновского были такие видные вредители, как Хренников, Таубе, Гартман, с которыми у него были старые связи еще со времен работы на Сормовском заводе.
Все это устанавливается лишь в результате длительного допроса, после ряда дополнительных и наводящих вопросов.
Чарновский утверждает, что до момента вовлечения его Хренниковым во вредительскую организацию — «Инженерный центр» — он никакого вредительства; не применял и не замечал, но постепенно признает, что ему были известны отдельные акты, как, например, ликвидация одних заводов, взятие на консервацию других, растаскивание оборудования на третьих, которые были явно вредительскими.
Свою роль во вредительском центре Чарновский мягко и снисходительно сводит сначала только к роли информатора, потом к роли «консультанта- информатора» по вредительству и только после долгих, путанных объяснений вынужден был признать за собой и руководящую роль во вредительской работе.
Попутно выясняется и то, что Чарновский так же, как и Калинников, участвовал в академической забастовке профессоров в 1918г. и что в его преподавательской деятельности в последние годы у него были неоднократные столкновения с советским студенчеством, в результате которых он вынужден был отойти от преподавания во втузах.
Такова политическая и моральная физиономия этого профессора, который во времена Кассо отказался подписать протест против нарушения университетской автономии, а в последние годы прятал у себя в служебном кабинете конфискованное церковное имущество.

* * *

        Следующим допрашивается подсудимый КУПРИЯНОВ. Это уже не профессор, это — инженер-практик, специалист по текстильной промышленности. Куприянов родился в 1871г. Окончил реальное училище, затем Московское техническое училище со званием инженера-механика и с 1895г. начал практическую работу на бывшей Б. Ярославской М-ре. В 1897г. был командирован в Англию, где работал на заводах в качестве помощника монтера. Дальнейшая служебная карьера Куприянова развивается на заводах б. «Бр. Ляминых», Корзинкина и, наконец, А.И. Коновалова, у которого он прослужил 18 лет. К моменту Октябрьской революции оклад Куприянова достигал 1.000 рублей в месяц.
Как и другие подсудимые, Куприянов характеризует себя человеком, стоявшим всегда вне политики, не принимавшим никогда участия в политических партиях и вообще в политической жизни страны. Февральскую революцию принял с радостью, говорит он, тем более, что в состав временного правительства вошел А.И. Коновалов, его хозяин. Октябрьская революция была для него полной неожиданностью, ее смысла и значения он не понимал.
Когда текстильная промышленность была национализирована, Куприянов вошел в правительственное правление, учрежденное на коноваловских предприятиях, но вскоре решил бросить всякую работу (саботаж!) и уехал к своим братьям в деревню в Скопинский уезд, Рязанской губернии. К моменту Октябрьской революции у Куприянова было, по его словам, около 40 тыс. сбережений в различных процентных бумагах. Этот капитал он потерял. Естественно, что отношение его к Октябрьской революции было, как он говорит, «отрицательное».
До 1924г. Куприянов был на разных небольших должностях в провинции, а с этого времени попал прямо в текстильный директорат Цугпрома ВСНХ на ответственную должность директора.
Среди работников, приглашенных в Цугпром, были Лопатин, Державин, Рожков и др.
— Лопатин — это тот самый, которого подсудимые называли одним из родоначальников вредительства? — спрашивает т. Крыленко.
— Да, тот самый, — отвечает Куприянов.
Это заставляет тов. Крыленко вернуться немного назад, Он выясняет, что инженер Лопатин был одним из членов правления «Т-ва А.И. Коновалова».
Коновалов эмигрировал в начале 1918 года, оставив свои дела не попечение двух членов правления — Лопатина и Герасимова. Куприянову известно, что эти члены правления были озабочены обеспечением Коновалова деньгами, что для этого было реализовано ценностей на 20 тыс. фунтов стерлингов и что деньги были переведены Коновалову через одно иностранное учреждение в Москве, которое Куприянов называет полным именем. Тут председательствующий прерывает подсудимого и делает ему замечание: условлено до закрытого заседания не называть полностью иностранных учреждений, находящихся в Москве…
Куприянову известно также, что до 1922 года Лопатин получал указания от Коновалова. Указания эти сводились к тому, чтобы во что бы то ни стало сохранить фабрику. Но в дальнейшем, рассказывает Куприянов, — Лопатин порвал связь с Коноваловым, но продолжал сноситься с Рябушинским. С Коноваловым же Лопатин порвал связь из-за одного «неприятного факта».
Тут выясняется пикантная история. Оказывается, что в 1919г. компаньоны Коновалова Лопатин и Герасимов учли в Москве на черной бирже обязательства «Т-ва А.И. Коновалова» на сумму до 50 тыс. фунт. стерлингов и деньги… присвоили себе.
— Стало быть, они Коновалова просто ограбили? — спрашивает тов. Крыленко. — Они выпустили обязательства от имени несуществующего юридически лица?
— Да, — подтверждает Куприянов.
Вот этот-то Лопатин ведал в Текстильном директорате Цугпрома плановой частью, а Куприянов — оперативной работой, т.-е. выполнением планов, составлявшихся Лопатиным. А так как планы Лопатина были с самого начала явно вредительскими, то… Однако подсудимый Куприянов долго не хочет сделать естественного вывода из этого обстоятельства. Он утверждает, что явного вредительства тогда еще не было. Вредительство оформилось только с полвины 1925г., когда и создалась лопатинская вредительская группа в текстильной промышленности, в которую вошел и Куприянов.
Далее Куприянов утверждает, что о существовании вредительского центра он узнал только в 1926г., однако до смерти Лопатина он участия в центре не принимал. Лопатина в центре заменил А.А. Федотов. В дальнейшем Куприянов признает, что он присутствовал, по просьбе Федотова, на нескольких заседаниях вредительского центра, но членом ЦК «Промпартии» не состоял. Вообще Куприянов пытается уверить суд, что он был маленькой фигурой во вредительской организации и что вследствие его политической малограмотности его не посвящали в вопросы «высокой» политики контрреволюционного заговора.
Вечернее заседание возобновляется в 6 час. 15 мин.
Допрашивается обвиняемый Федотов.
Федотов — инженер. Кончил МВТУ в 1887 году. Работал директором у Морозова, Прохорова и Бордыгина. У Морозова Федотов получал 25 т. руб. в год жалованья. К моменту Октябрьской революции у Федотова было имение и, по его словам, 59 тыс. руб. сбережений. Федотов был до октября 1918 года кадетом. Как член редакционного комитета «Русских ведомостей» он пользовался правом посещать заседания ЦК кадетской партии. Федотову за время допроса тов. Крыленко напомнил и он вспомнил, что «Русские ведомости» в то время пользовались репутацией органа «профессорского беззубого либерализма». Кадет Федотов относился к Октябрьской революции, по его словам, как классовый враг. В 1920 году он привлекался по делу тактического центра. Федотов показывает, что в 1919 году будучи уже на советской службе, он присоединился бы к деникинской армии и приветствовал бы ее, если бы она заняла Москву.
Этот кадетский профессор в 1925 году вступил во вредительскую организацию, и после смерти матерого вредителя Лопатина Федотов кооптируется в ЦК «Промпартии», от имени которой он возглавляет вредительскую работу в текстильной промышленности. Кадетский профессор был и взяточником. При даче заказов заграничным фирмам вредительская группа получала 1/4 проц. взятки. Лично Федотов из этих денег получил, по его словам, 3-4 тысячи.
Вредительская работа в текстильной промышленности, возглавляемая прохвостом Федотовым, выражалась в задержке текстильного машиностроения, в постройке новых ненужных предприятий при незагруженности старых, как, например, постройка отделочной фабрики во Владимире, и т.д. в умышленном запутывании производственных планов относительно ассортимента и т.д. и т.п.
Из показаний Федотова выясняется, что братья Рябушинские нажили состояние на подрядах для врангелевской армии, которую они СНАБЖАЛИ САПОГАМИ И ДЕТЕКТУРНЫМИ ПОДМЕТКАМИ. Эту воровскую банду использовывал Пуанкаре в подготовке интервенции. Эта банда хотела править Россией.
Шпионы, взяточники, агенты французской контрразведки, воры, мелкие жулики, — вот политическое представительство русских помещиков и капиталистов, которые собирались овладеть Советской страной.
После Федотова допрашивались подсудимые Очкин и Ситнин.
На допросе подсудимого Ситнина выясняется, что во время обыска у него нашли 7.532 руб. золотом в старой чеканке. Ситнин, будучи членом правления Тверской мануфактуры, брал взятки у частников за отпущенные им товары. Взятки он хранил в золоте.
УГОЛОВНАЯ ГАЛЛЕРЕЯ «ПРОМПАРТИИ» ДОПОЛНИЛАСЬ ЕЩЕ ОДНИМ ВОРОВСКИМ ЭКЗЕМПЛЯРОМ!


        Стало нехорошо — поехали в Ригу.
М. КОЛЬЦОВ.
Многое перевернула, свихнула на свете мировая война, революция. Не только пуп земли с’ехал набок, но и вообще всякие места, поменялись местами. Для ума любознательного и досужего есть в наши дни много пищи.
Например, вопрос:
— Откуда в европейской газете можно почерпнуть самую лучшую и самую полную информацию о Советском союзе?
Неопытный, наивный простак пожмет плечами и, не задумываясь, ответит:
— Из Советского союза, конечно.
Более опытный и более горько искушенный человек, если он вдобавок просматривает иностранную белую прессу, нисколько не пожимая плечами, усмехнется и укажет:
— Из Риги, конечно.
И будет прав.
Другой укажет Ревель, и тоже будет прав.
Третий укажет Гельсингфорс. И тоже, безусловно, будет прав.
Со времени гражданской войны Рига стала центральным заготовочным пунктом по поставкам в мировую буржуазную и эмигрантскую печать разных уток и вообще всякой дичи о Советской стране, советской власти, обо всем советском.
Восемьдесят процентов всего неповторимого, необычайного, неслыханного, злостного, хулиганского, уголовного вранья, какое цвело эти годы за заборами наших республик, выращивалось в Риге.
Было время, мы находились в блокаде, никого к себе не впускали. Под воротами большой страны, в маленькой латвийской прихожей скопилась чающая наживы газетная нечисть.
Нам как-то довелось своими глазами в рижском кафе на Известковой улице наблюдать примечательные зрелища самой удивительной из всех птичьих бирж. Биржа газетных уток.
Покупатели — шпики, провокаторы, диверсанты из штабов и банкирских разбойничьих гнезд почти всей Европы, да и Америки, — сидели, лениво развалясь, разбросав локти над чашками кофе, рюмками ликеров.
Продавцы — местные газетные спекулянты, редакционные сутенеры, редакционные жучки — суетливо бегали между стульями, назойливо предлагали свой странный товар на засаленных листках.
Здесь даже не говорили шопотом. Оркестр все равно заглушал утиный торг, да и чего стесняться, ведь люди все свои.
Биржа газетного вранья имела свои хорошие и плохие времена.
Сначала рижские утки кое-как держались в цене. Как никак, здесь был почти единственный пункт, где можно было купить хоть брехню, да о России.
Болтался по кафе такой потертый человечек по фамилии Карачевцев. Гордо именовал себя специальным корреспондентом американской газеты «Общее дело». Этот расторопный малый устраивал тут же, на глазах у публики, не менее пяти восстаний в день, не менее тысячи расстрелов безвинных детей и уж никак не менее двух-трех скандалов в Совнаркоме и Политбюро.
Забавно было, что не только мелкие бульварные газеты, но и почтенный седовласый «Таймс» изо-дня в день покупал у миляги Карачевцева его третьесортное дерьмо — чтобы сервировать сие пахучее кушанье на завтрак своим джентльменам-читателям.
Но потом дела пошли хуже.
Гражданская воина и блокада кончились. Большинство крупнейших буржуазныx газет и телеграфных агентств получили доступ в Москву, стали держать здесь своих постоянных корреспондентов и представителей. Какой при этом был смысл пользоваться Ригой?
Латвийские утиные дела пошли прахом. В пустом кафе суетились отощавший Карачевцев и его конкуренты. Приставали к одиноким посетителям:
— Возьмите новейшую, вполне проверенную информацию из России! Восстание четырех миллионов татар под руководством Нарым-хана! Красными войсками сдан Сталинград, они отступают к Царицыну! Дедушка Дуров назначен наркомом земледелия! Максим Горький ведет беспризорных на Харьков!
Посетили молча платили за кофе и, не глядя на унылых спекуляторов, торопились к московскому поезду. Вслед неслись затихающие жалобные звуки:
— Подлинные факты, с документами и печатями! Драка со стрельбой в президиуме Совнаркома! Семашко исключен из Политбюро! Любовные письма Карла Радека к герцогине Девонширской! Бегство Сталина в Арзамас…
Цены на утки упали в Риге до нуля. И надолго. Только в дни разрыва английского консервативного правительства с Москвой газетные рестораторы больших европейских столиц опять обратились к старым поставщикам. Карачевцев купил себе новый котелок, начал мечтать о велосипеде в рассрочку. Но это были кратковременные радости.
Газетные жучки совсем оставили некогда уютное кафе. Они разбрелись, занялись другими, не менее почетными, но более голодными профессиями. Кто торговал порнографическими карточками, кто возил породистого кобеля по случкам, кто устроился при свечном ящике в православной церкви.
И вдруг…
И вдруг — опять вышло из-за тучек солнце!
Запыхавшиеся джентльмены прямо с вокзала бегут в утиное кафе и расспрашивают через официантов — куда девались вон те господа журналисты, которые вот тогда предлагали информацию о России.
Разыскали доброго старого Карачевцева, приехали к нему на квартиру!
— Дайте чего-нибудь о России. В вашем духе…
— Да я, знаете, оторвался… Я теперь по бильярду работаю.
— Все равно! Тряхните стариной, раздобудьте чего-нибудь такого. Дозарезу нужно!
Да, в парижских и лондонских редакциях, в банкирских конторах, в штабных и министерских кабинетах срочно, дозарезу нужна рижская информация.
В дни рамзинского процесса многим стало нехорошо. Многие поехали в Ригу.
В ответ на безжалостные информации из московского Колонного зала срочно, дозарезу понадобилась встречная канонада. Защитная дымовая завеса.
Рижские корреспонденты опять работают. Получили «социальный заказ».
Нельзя даже сказать о них, что они врут.
Не они врут — их врет. Да как врет!
Чудовищный фонтан блевотной лжи, такой, которую никогда не придет в голову опровергать. Вонючий, грязевой вулкан самого нелепого вида:
«Сталин убит и неизвестно где находится».
«Красная площадь завалена трупами восставших».
«Кровавые побоища в Москве».
«Блюхер арестован и будет расстрелян».
«Ворошилов и его военная партия захватила всю власть».
«Дейли телеграф» от 28 ноября помещает полученные из Риги заявления некоего инженера Вудхеда, который только что вернулся из Москвы. Вудхед утверждает, что «лично присутствовал при крестьянских восстаниях под Москвой в Братовщине и в Пушкине. Крестьяне устроили демонстрацию протеста против расстрела 20 кулаков в братовщинском концентрационном лагере(!). Местный гарнизон(!!) присоединился к крестьянам. Мятеж был подавлен при помощи артиллерии. Число жертв превосходит 400».
«Позвольте! Но ведь Братовщина за Пушкиным — это ведь Зеленый город! Тот самый Зеленый город, где мы имеем честь состоять председателем городского совета!
В Зеленом городе, в Братовщине не то, что концентрационного лагеря — даже приличного лагеря для туристов еще не налажено!
В Братовщине «местный гарнизон» состоит из шести милиционеров. Неужели же эти «звери» вшестером убили 400 человек?! Хотя, по Вудхеду, они пользовались артиллерией. Милиционер с пушкой — какая красота. Наглая ложь классовых врагов не имеет границ.
Председатель горсовета польщен и умилен батальными описаниями «Дейли телеграф». Он благодарит от чистого сердца…
Неужели же это все, что может противопоставить военная, капиталистическая, интервенционистская шатия тем страшным истинам, которые раскрываются и уже раскрылись, показав правителей Европы за их кровавой работой?

 

ПОДПИСКА